МНЕНИЕ
Памяти «Чёрного воскресенья»

Прочитала сообщение: 22 июня не будет у нас теле-радиовеселья. Отменяются развлекательные мероприятия, будем с горечью и болью вспоминать этот чёрный день. День начала войны - и конец мирной жизни, с выпускными вечерами, свадьбами, воскресными гуляньями.

 

77 лет исполнится этому чёрному, в прямом и переносном смысле, воскресенью. Наверное, не все помнят, на какой день недели пришлось 9 мая 1945-го. Его принято называть Днём Победы. Но для тех, кто пришёл к нему живым, это День Окончания Войны. Именно так, все с заглавных букв. Смутно помню ту ночь, маленькая была. Но громкий стук в окно - мы с мамой жили в служебке на первом этаже школы, где мама преподавала русский язык - врезался навсегда. За окном стояла пожилая учительница, очень интеллигентная женщина, которая кричала во весь голос: «Дура, включи радио! Война кончилась...»

 

Мама выхватила меня, сонную, из кровати, где мы спали вдвоём, поставила на подоконник, и я навсегда запомнила всполохи в ночном небе, людей, выбежавших на улицу, кто в чем был. Они плакали, смеялись и обнимали друг друга.

 

Война закончилась... Вот так я воспринимаю 9 мая 1945 года. И не только. Уверена, горечь потерь не могут заглушить бравурные марши, которые звучат в этот день со всех сторон. Когда я вижу на Красной площади многотонные машины, которые во мгновение могут, как говорят дикторы, нанести сокрушительный удар, уничтожив все живое вокруг. Все живое - это и мы с вами, если случайно окажемся не в то время, и не в том месте. А в ясном мирном небе летят бомбардировщики, истребители - боевые самолеты, которым ничего не стоит сделать живое мертвым. Такая у них задача, это же армия, по определению обязанная уничтожать «живую силу и технику противника».

 

Для меня - это тоже война, слава Богу, отдаленная по времени. Надеюсь, надолго. Чтобы миллионы людей снова не попали в кровавую мясорубку.

 

Фрагменты войны остались в моей детской памяти эпизодами. Мы - в эвакуации, в Чкаловской области. Местные жители звали нас «кулированные», что означало эвакуированные. Подкармливали иногда, жалостливо смотрели, давали лакомство, жмых подсолнечника, который можно долго жевать и держать во рту - и это была самая вкусная конфета в моей тогдашней жизни.

 

Другой эпизод. Тетя, тоже учительница, читала свежий номер «Правды», где напечатали стихотворение Константина Симонова «Убей его». Оно начиналось словами «Если дорог тебе твой дом...», а кончалось призывом:

 

Так убей фашиста хоть раз,

Так убей же его скорей.

Сколько раз увидишь его -

Столько раз его и убей!

 

Я запомнила это стихотворение с первого раза и на всю жизнь. В сельском клубе, где дымили самокрутками военные, которым завтра предстояло отправиться на фронт, меня поставили на табуретку, и я, слово в слово прочитала эту балладу. Першило в горле, лиц не было видно из-за сизого дыма. А здоровенные мужики гладили меня по голове и отправлялись на фронт с этим детским напутствием: «Сколько раз увидишь его, столько раз его и убей». Не хочу чтобы это повторилось когда-нибудь. Не-хо-чу!

 

Вот такое противоречие: живые убивают себе подобных. И до какого же ожесточения надо довести людей, чтобы одни ненавидели других.

 

…Ещё эпизод, уже из послевоенной жизни. Мой отец прошёл всю войну от Москвы до Берлина. До войны он был учителем, в армии - политруком. Поскольку немецкий знал в совершенстве - закончил курсы переводчиков - назначали его комендантом маленького городка в провинции Саксония. Мы с мамой два послевоенных года были с ним. Помню, как меня боялись выпускать на улицу - мало ли что, кругом чужие, кто знает, что у них в голове.

 

Отец не любил рассказывать о войне. Но однажды появился дома сам не свой. К нему пришла молодая, но совершенно седая женщина и попросила узнать хоть что-нибудь о сыне, семнадцатилетнем мальчишке, пропавшем без вести под Сталинградом. Не знаю продолжение этой истории. Но я, сегодняшняя, могу себе представить, что испытывал отец, у которого в 1942-м в небольшом украинском городке фашисты расстреляли всю семью - отца, мать, братьев и сестру. Что он должен был ответить стоявшей перед ним немецкой женщине?

 

Сколько таких судеб кровавой цепочкой пролегло через четыре военных года. И как можно спокойно,  ничтоже сумняшеся, видеть в многотонной военной технике механизм уничтожения «живой силы и техники».

 

Не хочу быть этой самой живой силой. Не хочу, чтобы мои близкие испытали толику того, что пережили миллионы тех, кто не дождался долгожданных слов «война закончилась!»