ПРОЕКТ АРС-ПРЕСС: ЕСТЬ ЛИ ЖИЗНЬ ПОСЛЕ 100?
Газета писала «дождь», значит — дождь!

Он очень редко говорил со мной о войне. Только когда его не стало, я узнала некоторые истории, поразившие меня прежде всего тем, что связаны они не с каким-то неизвестным мне человеком, а с ним, моим отцом, Павлом Петровичем Логиновым. Одну из них записал журналист Владимир Шачков:

«В то морозное утро немецкий гарнизон, прикрытый минным полем, занимался нехитрыми солдатскими делами. Утреннюю тишину нарушал только неясный гул, доносившийся из-за дальнего леска, где русские прогревали моторы тяжёлых танков. Это хоть и беспокоило немцев, но мало пугало: натыканные на поле противотанковые мины вспарывали брюхо тяжёлого танка, словно нож.

Вдруг на опушке леска, опоясывающего минный участок, выползла бронированная машина и, качнув пушкой, остановилась. Из башни вылез молодой танкист в командирской форме, спрыгнул на землю и, размахивая пистолетом, побежал по минному полю. За ним медленно пополз танк. Проделав проход к засевшему неподалёку противнику, танк развернулся и уполз обратно. А через два часа по этому проходу промчались шесть танков с десантом пехоты, обрушились на фашистский гарнизон и разгромили его.

Про этот случай я прочёл в дивизионной многотиражке, которая хранилась в личном архиве ответственного секретаря газеты «Кировская правда» Павла Петровича Логинова. Танкистом, ведущим в бой танки с пистолетом в руке, тоже оказался он. Случай показался мне таким необычным, что я не мог не съязвить:

— Это, Паша, немцы твоего пистолета испугались, не танков. Небось за Берлин удрапали.

Павел Петрович отобрал у меня газету:

— Враньё всё это. Ну не бегал я по этому полю с пистолетом. Это всё наш брат-газетчик насочинял.

— А с чем бегал?

— С ломом.Мы им у танков гусеницы натягивали. Ты вот не служил в армии и не знаешь. Чтобы взорвать противотанковую мину, надо сильно надавить на неё.

И только после долгого объяснения Павла я уразумел, в чём дело. Оказывается, лом был ему нужен, чтобы его ударом взорвать мину, если она окажется на пути танка, и подготовить безопасный проход через минное поле перед атакой, которая ожидалась через два часа. Мин на предполагаемом пути движения танков не оказалось. Это был один шанс из тысячи.

— А если бы мина взорвалась, от тебя бы ничего не осталось?

— Козе понятно. Тогда с этим не считались. Один — не тридцать человек. Ведь только в моём танке осталось четверо. А мне тогда было доверено ещё пять машин».

А как он танцевал!

Очерк «С ломом на мину» был опубликован в «Кировской правде» в 2004 году, через 20 лет после смерти отца… Чуть раньше мама рассказала мне ещё одну историю о том, как тяжело раненного в ногу отца поместили в санитарный поезд, а в дороге началась гангрена. Врачи затягивали с операцией, считая, что он не выживет. Но и тут ему повезло. Приехавший на передовую московский профессор спросил лейтенанта:

— Сколько тебе лет?

— Двадцать, — ответил тот.

— Готовьте парня к операции, — сказал профессор.

Хирург сохранил ему не только жизнь, но и ногу, правда, всю изрезанную, сложенную из осколков, ставшую на семь сантиметров короче второй, а потому всю оставшуюся жизнь он хромал.

Память сохранила эпизоды из далёкого детства: как однажды, будучи во время отпуска в Москве, мы бежали с ним наперегонки на седьмой этаж дома, где жили, соревнуясь, кто будет первым. Как он танцевал со мной на школьном выпускном балу, стараясь скрыть свою хромоту и показать, что он вовсе не инвалид, а такой же, как все. Это сейчас я понимаю, что он стеснялся своего недуга и, наверное, поэтому долгое время не пользовался положенными ему льготами и ничего не рассказывал о пережитом.

Только однажды за праздничным столом в честь Дня Победы, когда поздравить его пришли мои друзья, он вдруг вспомнил Сталинград, черное от дыма небо, горевшую пламенем Волгу и звучавшую через мегафон ломаную русскую речь с предложением сдаться, так как «русские танки окружены, а Москва и Сталин отреклись от них». Одновременно с воздуха падали листовки с таким же призывом. Это очень сильно действовало на психику.

Родившийся в многодетной крестьянской семье, в деревне Малахи Богородского района, отец рано ушёл из родного дома. Уже в 15 лет стал студентом Нолинского педучилища, жил на очень маленькую стипендию, да ещё и домой умудрялся посылать немного денег. После училища поступил в Кировский педагогический институт на физмат. Однако окончить его он смог лишь после войны, уже заочно. Студентом второго курса, в августе 41-го, был призван в ряды Красной Армии и отправлен на учёбу в Челябинское танковое училище. В составе танковых формирований участвовал в боевых операциях на Юго-Западном и Сталинградском фронтах, а затем воевал на Северо-Западном и Втором Прибалтийском.

Демобилизовавшись из армии по инвалидности, отец работал в Кирово-Чепецкой районной газете «Кировец», потом — в редакции журнала «Блокнот агитатора». А 35 лет, с марта 1949-годо последнего дня жизни, 2 апреля 1984 года, трудился в редакции газеты «Кировская правда». Был литературным сотрудником, собственным корреспондентом, заведовал отделами промышленности и транспорта, партийной жизни, был ответственным секретарём. В 1967 году стал заслуженным работником культуры РСФСР. Он хорошо знал область, побывал в командировках во всех ее уголках, особенно много писал на лесную тему.

13 лет на «раскаленной сковородке»

Я любила приходить в старинное здание, недалеко от кинотеатра «Октябрь», где находилась редакция «Кировской правды». В тишине кабинетов здесь трудились люди, делавшие солидную областную газету. Мне нравилась атмосфера творчества. Я с интересом прислушивалась к разговорам журналистов, к их искромётным шуткам, спорам, точным сравнениям.Незабываемы до сих пор и минуты отдыха. Редакция часто выезжала всем составом, с семьями, на теплоходе за город, в село Боровое или на отстроенную в 60-е годы базу отдыха Бурмакино. Вот уж где нам, детям, было раздолье! Игры, смех, песни под гитару, купание, рыбалка. Однако и на отдыхе у наших отцов главным оставалось дело, и часто можно было услышать разговоры о работе. Невозможно было не проникнуться уважением к журналистскому труду, видя любовь этих людей к своей газете.

Отец нередко возвращался домой за полночь, работал не только по будням, но и в выходные дни. Однако когда после окончания института я объявила о том, что тоже хотела бы попробовать себя в журналистике, поработать хотя бы внештатным корреспондентом «Кировской правды», отец был категорически против. «Семейственность» тогда не приветствовалась. Он даже зам. редактора В. П. Козлова, к которому я ходила на собеседование, уговаривал отказать мне в сотрудничестве. Но я всё же немного поработала как внештатный автор, а потом ушла на областное радио. Отец был моим первыми самым строгим редактором. Вот уж где пригодился его опыт работы на посту ответственного секретаря газеты, который он занимал последние 13 лет.

Как пишет в зарисовке друг отца журналист Геннадий Дегтяренко, «пост ответственного секретаря — один из самых «расстрельных» в редакции. Оказавшись между молотом и наковальней, Логинов умел ладить со всеми: и с начальством, и с подчинёнными. Случалось, легче было самому выправить «сырой» материал, чем заставить довести до кондиции творение сотрудников».

В последние годы он работал в секретариате, не сгибаясь перед наседавшим недугом, не делая редакционного слона из наших ошибок и проколов.

«Как-то утром звонит мне и поздравляет с Новым годом, — рассказывает корректор.

— Не рановато ли, Павел Петрович, — говорю. — Сегодня только 31 октября.

— А ты почитай «Погоду», месяц какой?Вчера дежурила?

Читаю по буквам: 31 д-е-к-а-б-р-я — и холодею: вместо октября в газете — декабря, да ещё дожди обещаны…

— Готовься к поздравлениям, меня уже поздравляют…

Вчера в автобусе услышал, как старушка убеждала другую, что весь ноябрь, мол, будет дождливым и декабрь до самого Нового года тоже — в «Кировской правде» писано».

Крепко верили тогда печатному слову.

Вера Логинова