Здравствуй, читатель

 

Широко известна классическая фраза Ильфа и Петрова из телеграммы от Бендера Корейко: «Графиня изменившимся лицом бежит пруду». Даже те литературно продвинутые читатели, которые улавливают ассоциацию с графиней Толстой, обычно воспринимают цитату как анекдотическую.

 

Ан нет. Её автор, Николай Ефимович Эфрос (1867 – 6 октября 1923, Москва), русский театральный критик, журналист, редактор, сценарист, драматург, кинокритик, переводчик, историк театра, историограф Московского художественного театра, вовсе не шутил.

 

Лев Толстой после ухода из Ясной Поляны по дороге заболел и 31 октября (по старому стилю) вынужден был остаться на станции Астапово. Вечером, в 19.43, об этом сообщил унтер-офицер Филиппов, и скоро станционный телеграф стучал не переставая. Лавина сообщений шла от родственников, начальства, любопытствующих и журналистов. 3 ноября (ст. ст.) 1910 г. в 15.40 Н.Е. Эфрос отправил телеграфом репортаж для петербургской газеты «Речь»:

 

«Последняя температура 36 семь; тревожит очень слабая деятельность сердца. Собранным мною близких Толстому сведениям собирался Шамардине пробыть недели две; изменил решение после появления юноши Сергеенко, сына литератора. Толстой заключил, его выслеживают, решил немедленно ехать, скрывая свой след. Шамардина писал жене ласковое письмо. Узнал несколько подробностей покушения графини: не дочитав письма, ошеломлённая бросилась сад пруду; увидавший повар побежал дом сказать: графиня изменившимся лицом бежит пруду. Графиня, добежав мостка, бросилась воду, где прошлом году утонули две девушки. Вытащила Александра, студент Булгаков, лакей Ваня, повар. Сейчас чувствует себя несколько лучше. Едва заговаривает случившемся, особенно ближайших поводах ухода, страшно возбуждается, волнуется, плачет. Сегодня прочитала газетах письмо Черткова, считает указания семейные раздоры ошибочны. Узнал, последний месяц обострились отношения графини Чертковым из-за дневников Толстого, представляющих семь толстых тетрадей. Чертков протестовал, чтобы графиня имела ним доступ. Графиня семьёй живут Астапове вагоне, обедают все вместе вокзале. Маковицкий, Никитин часто сообщают им подробности больном. Эфрос».

 

Вот как это описала в своей книге «Отец. Жизнь Льва Толстого» его дочь Александра Львовна:

 

«Моя мать, не спавшая почти всю ночь, проснулась поздно, около 11 часов, и быстрыми шагами вбежала в столовую.

 

– Где папа? – спросила она меня.

 

– Уехал.

 

– Куда?

 

– Я не знаю, – и я подала ей письмо отца.

 

Она быстро пробежала его глазами, голова её тряслась, руки дрожали, лицо покрылось красными пятнами.

 

«Отъезд мой огорчит тебя, – писал отец, – сожалею об этом, но пойми и поверь, что я не мог поступить иначе. Положение моё в доме становится, стало невыносимым. Кроме всего другого, я не могу более жить в тех условиях роскоши, в которых жил, и делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста – уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и тиши последние дни своей жизни.

 

Пожалуйста, пойми это и не езди за мной, если и узнаешь, где я. Такой твой приезд только ухудшит твоё и моё положение, но не изменит моего решения.

 

Благодарю тебя за твою честную 48-летнюю жизнь со мной и прошу простить меня во всём, чем я был виноват перед тобой, так же, как и я от всей души прощаю тебя во всём том, чем ты могла быть виновата передо мною. Советую тебе примириться с тем новым положением, в которое ставит тебя мой отъезд, и не иметь против меня недоброго чувства. Если захочешь что сообщить мне, передай Саше, она будет знать, где я, и перешлёт мне, что нужно. Сказать же о том, где я, она не может, потому что я взял с неё обещание не говорить этого никому.

 

Лев Толстой.

 

Собрать вещи и рукописи мои и переслать мне я поручил Саше».

 

Но С. А. не дочитала письма. Она бросила его на пол и с криком: «Ушёл, ушёл совсем, прощай, Саша, я утоплюсь», – бросилась бежать.

 

Я крикнула Булгакову, чтобы он следил за матерью, которая в одном платье выскочила на двор и по парку побежала вниз, по направлению к среднему пруду. Видя, что Булгаков отстаёт, я что есть духу помчалась матери наперерез, но догнать её не могла. Я подбежала к мосткам, где обычно полоскали бельё в тот момент, когда моя мать поскользнулась на скользких досках, упала и скатилась в воду в сторону, где, к счастью, было неглубоко. В следующую секунду я была уже в воде и держала мать за платье. За мной бросился Булгаков, и мы вдвоём подняли её над водой и передали толстому запыхавшемуся Семёну повару и лакею Ване, которые бежали за нами.

 

В продолжение всего этого дня мы не оставляли матери. Она несколько раз порывалась снова выбегать из дома, угрожала, что выбросится в окно, утопится в колодце на дворе. Сестре Тане и всем братьям я послала телеграммы, извещая их о случившемся и прося немедленно приехать, вызвала врача-психиатра из Тулы. Весь день и всю ночь я не переставая следила за матерью…»

 

И, кстати, читайте газеты!