Бог даст?

Мне как-то всегда удавалось различать ‑ и разделять - веру и церковь. Ведь, кажется, ясно, что вера (в Бога, в теорию Большого Взрыва, в коммунизм, в Сталина) ‑ штука иррациональная и глубоко личная. Вера ‑ сильное чувство, в том смысле, в каком об этом говорил Маркс: любая идея, овладевая массами, становится мощной материальной силой.

Считается, что глубокое религиозное чувство ‑ по крайней мере, когда мы говорим о традиционных религиях ‑ несет в себе мощный нравственный заряд. Но на самом деле это спорное утверждение: история полна примеров жутких преступлений, совершенных с именем Христа и Магомета на устах. Впрочем, это мы видим и сегодня (ИГИЛ, исламский терроризм).

Второй вопрос ‑ когда есть некая идея, овладевающая миллионами людей, около нее всегда возникает надстройка «посланцев Бога на земле». Управленческий аппарат веры. Очень скоро из регулятора стихийного процесса он превращается в его законодателя, составителя и контролера правил. Не внутреннее чувство человека формирует символ веры, а такие же земные люди, как и сам верующий. Для меня всегда было загадкой, почему этого не понимают верующие? Почему они передоверяют своего Бога и свою совесть другим таким же людям ‑ с их страстями, грехами и пороками? Только потому, что те одеты иначе и служат не в офисах, а в храмах?

Эта нелепая, нелогичная и подменяющая понятия передача сакральности от сверхъестественного к земному наделяет служителей культа могуществом, которое становится тем сильнее, чем крепче их поддерживает светская власть.

Понятно, что спайка государства и церкви ‑ мощный инструмент управления обществом и его форматирования по канонам, необходимым власти. Во многих случаях эта спайка дает свои позитивные плоды.

Но свобода совести, в том числе и право на атеизм, у нас закреплена Конституцией. И потому хотелось бы, чтобы развитие института церкви (дай Бог ей здоровья) не мешало развитию других институтов общества.

К чему все это? К тому, что очень тревожат серьезные преференции церкви в ущерб интересам всего общества. Я имею в виду претензии РПЦ на Георгиевский собор в Гусь-Хрустальном, где расположен всемирно известный Музей хрусталя.

Или вот новая тревога ‑ владимирские старообрядцы требуют возвращения Троицкой церкви. Мне представляется, что закон о реституции церковного имущества в такой трактовке (вернуть все церкви, невзирая на общественную значимость сегодняшнего использования) серьезно нарушает интересы большей части граждан нашей страны.