И всё-таки мы выстояли.

Разговор первого редактора «Крестьянина» Владимира Фомина с первым штатным журналистом газеты Василием Брусенским.
ФОМИН: Ну что, Василий Алексеевич, когда мы последний раз не торопясь, за рюмкой чая, по душам говорили? Кажется, это было в Весёлом, в гостинице на берегу Маныча, где ростовские фермеры проводили одно из первых своих совещаний. Все уже легли, а мы всё сидели и говорили, говорили. Не заметили, как рассвет наступил.

БРУСЕНСКИЙ: Да, а потом не до длинных разговоров стало. Газета – молотилка. Двадцать лет пролетело. У меня сохранился первый номер «Крестьянина» с вашим автографом: «Первому журналисту нашего коллектива от первого редактора. И всё-таки мы выстояли».

ФОМИН: Когда я его подписал?

brusenskiy.jpgБРУСЕНСКИЙ: Лет пять назад, когда свою типографию запускали и личные архивы перетряхивали. Хотели показать молодёжи, с чего начинали. А в Весёлом, как сказал бы наш незабвенный коллега Юрий Дмитриевич Черниченко, свой своего познаша, мы обнюхивались. Для меня, честно говоря, был неожиданным ваш звонок, приглашение в газету. Я знал, кто такой Фомин, – собственный корреспондент «Литературной газеты», автор нашумевшей статьи «Как они хоронили нас». Но, по-моему, мы даже не были лично знакомы.

ФОМИН: Я почему вам позвонил... Несколько материалов Брусенского о положении на селе были, скажем так, не характерны для «Молота».

БРУСЕНСКИЙ: А я недолго ломался, в общем, сразу согласился. Понравилось, что собираетесь писать критично и откровенно о том, о чём и мы в партийной печати уже кукарекали, но вполголоса. И что ещё подкупало: вы собирались брать профессионалов, которых ни править, ни переписывать не надо.

ФОМИН: Школа «литературки». Зачислили вас первым штатным журналистом «Крестьянина», по-моему, в октябре, но писать нам вы начали с первого номера.

БРУСЕНСКИЙ: Да, в первом номере «Крестьянин» опубликовал моё интервью с председателем Ростовской областной АККОР Александром Максимовичем Родиным. Даже и сейчас помню его заголовок – «Вернуться к здравому смыслу». Родин комментировал законы о селе, которые с 1991 года вступали в силу. Допускалась частная собственность на землю, можно было со своим паем выйти из колхоза, работать на себя.

ФОМИН: Да, это будоражило людей. Не в похвалу себе, а ради объективности скажу: когда сегодня читаешь в первом номере «Крестьянина» программную колонку, удивляешься, как точно и зрело мы тогда «запрограммировались» – изложили цели и задачи, которым следуем до сегодняшних дней. Процитирую по памяти один из абзацев: «Невозможно стоять вне политики, но мы не намерены подгонять факты под свои убеждения, постараемся показывать и рассказывать, как есть на самом деле, а не как кому-то кажется или хочется. Независимо от того, фермер ли он, арендатор или колхозник, рабочий совхоза, видим свою задачу в том, чтобы поддерживать труженика села в его стремлении уйти от конторского ига, разорвать чиновничью паутину, прочной леской опутавшую хлебороба по рука и ногам».

БРУСЕНСКИЙ: Такие вещи принудом из себя не выдавишь. Общее настроение нас захватило и несло. В картинках помню поездку на один из первых фермерских съездов. Как только сели в вагон, началось что-то невообразимое. Настроение и без того как у золотоискателей Джека Лондона, а ещё ж и водку выпивали. Шум, гам, разговоры. Когда сеять, на чём пахать. И тут в самый разгар этой суматохи Володя Кравченко достаёт своё свидетельство о собственности на землю. Он был первым в области, кто такой документ получил. Причём кусок ему выделили здоровый, где-то больше двухсот гектаров. Борис Омельченко, тоже один из первых фермеров, но ещё безземельный, берёт эту бумагу, рассматривает со всех сторон, как царскую грамоту, и с завистью выдыхает: «О-о, Володя, какой ты богатый!» И свидетельство пошло по рукам.

ФОМИН: Первые фермеры жили землёй, а мы – газетой. Как и они, мы тоже не задумывались тогда, что становимся предпринимателями. Что и в агро-, и в медиабизнесе нужен, как бы мы сегодня сказали, бизнес-план и прочие управленческие и финансовые премудрости.

БРУСЕНСКИЙ: Ей богу, не помню, как мы вначале газету распространяли, когда не было подписки?

ФОМИН: Первый номер по всему Северному Кавказу развозил фермер Борис Омельченко на грузовой машине, которую дал председатель колхоза «Россия» Владимир Иванович Кидлов. Раздавали, по сути, бесплатно.

БРУСЕНСКИЙ: О первом все знают, много писали. А потом?

ФОМИН: Начинали продавать в киосках, потом активная троица, пришедшая из упразднённой областной цензуры, – Светлана Громенко, Юлия Брызгалина, Таня Аверьянова рассылали в почтовых конвертах.

БРУСЕНСКИЙ: Не помню. Куда, кому?

ФОМИН: По адресной базе, которую добывали в местных АККОР, управлениях сельского хозяйства. Вы же в Саратове мозоли на пальцах натёрли, переписывая от руки адреса фермеров. Тысячи полторы, кажется, набрали. Поначалу у нас были имперские амбиции – хотели чуть ли не всю Россию охватить. Подписчиков заимели в Воронежской, Пензенской, Белгородской, Курской, Липецкой областях. Приходили письма даже с Дальнего Востока. Обзавелись собственными корреспондентами в Краснодаре, Ставрополе, Волгограде. Ну а потом стало ясно, что всероссийскую сеть нам не потянуть.

БРУСЕНСКИЙ: Всё-таки дела у нас шли по восходящей. Тиражи росли. Подписка до ста тысяч доходила. На ваш взгляд, почему читатель потянулся к нам?

ФОМИН: Пришло время и для нас, для независимой, самостоятельной журналистики. Все мы вышли из партийной печати, познали её жёсткие условия. И вам ли не знать, какое это было счастье, в самом деле счастье, когда впервые ты мог писать то, что думал, и цензором над тобой было только собственное понимание проб­лемы, чувство собственной ответственности. К нам потянулись потому, что никто не писал тогда о сельской жизни так откровенно, как «Крестьянин». О ситуации, о положении дел, о взаимоотношениях с властями. Привлекали специалистов, юристов. Старались просвещать, ведь это был период выделения земли, реформирования хозяйств. Люди не знали законов, официальная печать их замалчивала.

БРУСЕНСКИЙ: Большинство изданий тогда публично объявили – в переписку с читателями не вступаем. А мы, напротив, не только отвечали на письма, но и публиковали даже те, авторы которых были убеждены: «вы этого не будете печатать». Рубрику специальную для таких писем завели.

ФОМИН: Да, это было коренное наше отличие от тогдашней прессы. И ещё – энергетика коллектива. Никого не надо было подталкивать, погонять. Работали, как писал в своей объяснительной водитель Серёжа Троицкий, до полного изнеможения. Не зная тонкос­тей управления медиабизнесом, мы всё же раскручивали газету грамотно, не пренебрегали мелочами.

БРУСЕНСКИЙ: Едешь на село – пачка листовок с тобой. Останавливаешься возле каждого столба – клеишь. А в райцентрах расклеивали плакаты побольше. Идёшь на какое-нибудь совещание – обязательно с собой стопка «Крестьянина». Раздаёшь. Я на каждый фермерский съезд ездил, на каждый. И всегда тащил с собой пачки «Крестьянина», до тысячи номеров. А в Москве приходили на помощь фермеры, наши девчата из отдела рекламы. Вставали в шесть утра – и в зал заседаний. Раскладывали газету по креслам. Глянешь в зал – все ряды белеют. На одном из съездов я поднялся в президиум и решил подарить тогдашнему министру сельского хозяйства Геннадию Кулику нашу кружку с логотипом «Крестьянина».Смотрю – он держит её, как ежа.

ФОМИН: С каждым годом мы всё больше становились для властей нежелательными.

БРУСЕНСКИЙ: Владимир Кузьмич, я из-за этого стольких друзей потерял! Ведь до «Крестьянина» десять лет в «Молоте» отработал. Объехал всю область. В каждом районе бывал по три-четыре раза. И секретарей райкомов, начальников управлений сельского хозяйства, многих председателей колхозов по именам-отчествам знал. Как они сразу почувствовали во мне чужого: ты вроде и не против нас, но не ту линию ведёшь. Я, отвечал им (при этом, конечно, слегка дуркуя), с пелёнок стою за многообразие и равенство всех форм собственности и методов хозяйствования на деревне. Ещё при Горбачёве вышел закон, в котором эти принципы провозглашались. Почему же вы их не соблюдаете? Вы же не трогаете ЛПХ. Вот так же и с фермерством – даже если вы против него, не трогайте. Пусть эти ребята ковыряются, слабые отпадут, сильные останутся.

ФОМИН: Сердце болит, когда вспоминаешь, каким людям эти ваши бывшие друзья исковеркали жизнь, не дали ходу. В ОПХ МИС Зерноградского района был первоклассный механизатор Георгий Смоленский. Ас. По уровню знаний, по мастерству не было ему в хозяйстве равных. Целину прошёл. Там от директора совхоза Ивана Худенко, который внедрял безнарядно-звеньевую систему организации и оплаты труда, заразился идеей жить и работать, как он говорил, без понукателей.

Когда открылась дорога фермерству, Смоленский просил выделить землю вокруг умершего хутора. Мечтал возродить его, фермерствовать с тремя сыновьями. Не дали. Отказывали под разными предлогами. Сколько мы в «Крестьянине» ни писали, всё впустую. По сути, Георгий Александрович повторил судьбу своего учителя. Тот добился 20-кратного повышения производительности труда в своём хозяйстве, но, по навету, окончил свои дни за решёткой как расхититель социалистической собственности. Смоленский уехал вначале в Подмосковье, а потом на Украину. Сыновья тоже не стали хлеборобами. Какую семью потеряли!

БРУСЕНСКИЙ: Не зря фермеры сами о себе часто говорили: недобитки кулацкие. Бывало, едем в Москву, Роман Цыкора: «Готовьтесь – в последний раз едем. Там для нас уже готов вагон, погрузят – и на Соловецкие острова».

ФОМИН: После Тамбова, вроде, повеселел народ, когда Путин на съезде фермеров сказал, что надо опираться не на олигархов, а на малый бизнес.

БРУСЕНСКИЙ: Не скажу, что у меня лично менялись взгляды на фермерство, но всё же со временем менялось к нему отношение. Вначале безоговорочная любовь, потом её становилось всё меньше. Порой стал даже ненавидеть, точнее, злиться на фермеров за то, что не могут объединиться, постоять и за себя, и за село. Впадаешь в депрессию из-за перебора такой негативщины. Иной раз возникала даже мыслишка попрощаться с журналистикой. Денег не даёт, здоровье забирает. Удовлетворения от действенности публикаций кот наплакал – критика уходит в песок. А потом – бах! – попадётся на пути яркий человек, и снова всплеск эмоций, хватаешься за перо. Начинаешь осмысливать, что происходит.

Фермерство расслоилось. Однажды мне это бросилось в глаза особенно резко. Фермерский съезд проходил в зале заседаний Минсельхоза. Смотрю – впереди, до половины зала, места занимают такие сбитые, мордатые, классно одетые мужи – блестящие костюмы, ботинки лакированные. Матёрые. А дальше – серая, обычная публика. Появилась группа крупных фермеров, у которых земли по пять-шесть тысяч гектаров. Они уже приобрели дорогие машины, обзавелись квартирами в городе. Учат детей в столичных и даже заграничных вузах. К нам в редакцию приходила одна девочка, студентка, учится на журналиста. Четырнадцать тысяч платит за квартиру, которую одна снимает. А ещё ведь надо в городе жить, одеваться, обуваться. Спрашиваю, откуда такие средства. А у меня, отвечает, папа фермер. И признаётся, что журналистика ей по фигу – «мне лишь бы диплом». Так что расслоилась не только деревня, а и фермеры расслоились. И не только по имущественному, сказать бы, цензу. Они теперь разные и по отношению к власти. Многие очень чётко поняли, что митингами, вступлениями в демократические партии, общественной поддержкой ничего не добьёшься. Нужно быть в контакте с местной властью. Тогда и жить будешь хорошо. Первопроходцы, пионеры фермерского движения сегодня в тени. Ушли из активной политики такие люди, как Александр Чеботарёв, Роман Цыкора, Михаил Джлаухян, Канивцы. «Отвалился» многолетний председатель совета АККОР Александр Зареченский.

ФОМИН: Какие-то процессы угасания общественной активности фермеров, наверное, объективны. Убрали из кодекса юридическое понятие КФХ. Есть индивидуальные предприниматели, ООО, кооперативы, товарищества. Кто из них фермер, кто не фермер, если в названии предприятия об этом не сказано, поди разберись. Все – хозяйствующие субъекты. И добиваться для фермерских хозяйств каких-то особых прав становится нелогичным.

БРУСЕНСКИЙ: Такой пошёл блудняк! Я об одном руководителе говорю: какой же он фермер, у него ООО, шесть тысяч гектаров. Нет, отвечают, он из фермеров. И в то же время нас убеждают – фермерство должно быть семейным. Что это значит? Отец, сын, ну, может быть ещё кто-то из родни. Как можно таким узким кругом вести серьёзный бизнес?

ФОМИН: На мой взгляд, мы всё-таки мало пишем о фермерах. В рубрике «Своё дело» рассказываем в основном или об индивидуальных предпринимателях, или о владельцах ЛПХ. Ушли с наших полос очерки о фермерах. Вообще, мне кажется, люди устали от производственной тематики. Человек хочет жить своей жизнью, своей семьёй. Каждый приходит к выводу, что главное – это семья, здоровье.

БРУСЕНСКИЙ: Это когда приходит, Владимир Кузьмич?

ФОМИН: К концу жизни.

БРУСЕНСКИЙ: Вот-вот. А что раньше и вы считали самым важным? Работу...

ФОМИН: Смотря какую – по принуждению или по душе. Посмотрите, чем отличаются зарубежные фермеры от наших. Раскрепощённостью, свободой. Они работают, чтобы жить. Без надрыва, без кампанейщины. В доме, даже если он в чистом поле, все удобства, порядок. Даже внешне их человек спокойный, уверенный. Рассказывает о своём бизнесе без оглядки на начальство.

БРУСЕНСКИЙ: Наш предприниматель постоянно чего-то боится. Придут – проверят, прав ты или неправ, к чему-то придерутся и накажут.

ФОМИН: Обратите внимание – мы с фермерами в каком-то смысле идём параллельно. Те же проблемы, одна судьба. Мы двадцать лет уже существуем, но спросите генерального директора нашего издательского дома Ирину Самохину или меня – а мы спокойны за свою газету, за судьбу всего издательского дома? Вот «наехали» недавно, по сути, ни из-за чего. Закрывая типографию на три месяца, рубили под корень.

БРУСЕНСКИЙ: То есть хотите сказать, что тогда внутреннее наше состояние было нормальнее, здоровее, чем сейчас. Хотя с материальным обес­печением, ресурсами было хуже. Не то что своего офиса, постоянного адреса не было, шесть раз меняли место пребывания. И типографии не было.

ФОМИН: Была уверенность...

БРУСЕНСКИЙ: Не знаю, как у вас, а у меня уверенности не было. Была надежда, что будет лучше.

ФОМИН: Да, конечно, и тогда могли подмять за милую душу. Помню, как после критики в адрес одного из районных чиновников налоговой полиции позвонил областной начальник последней генерал Лозовский и напрямую пригрозил «какой-то газетёнке», осмелившейся критиковать их ведомство: «А вы не боитесь, что мы возьмём вас за задницу? «Комсомолка» и та извинялась». И на следующий день в редакции появились налоговики-контролёры.
Мы независимы только в том смысле, что чиновники не командуют нами напрямую...

БРУСЕНСКИЙ: Всё дело в том, что газета становится бизнесом. Если раньше у нас была мегазадача помочь проложить дорогу новому укладу сельской жизни, раскрепостить крестьянство, то сейчас главная наша забота – сохранить газету. Тиражи, реклама, подписка...

ФОМИН: Не думаю. Это главная забота управленческого персонала – генерального и финансового директоров ИД, рекламного, маркетингового отделов. Если вы, как журналист, и другие наши коллеги забьёте себе голову материальными проблемами, конец нашей независимости. Другое дело, что творчес­кий коллектив творит не для удовлетворения личных, авторских амбиций.

БРУСЕНСКИЙ: Чем взять нынешнего читателя, который за двадцать лет изменился, и изменился весьма существенно? Желтизной, практическими деловыми советами?

ФОМИН: Думаю, что миссия наша всё та же – просвещать и защищать. Сколько раз приходится отвечать на просьбу прислать журналиста, разобраться в каком-то конфликте: обращайтесь в прокуратуру, в суд. Мы же не можем их подменить. Нет, настаивают – вы приезжайте. Пропишите, пусть все узнают. Вот мы двадцать лет и пишем.